Описание
Самец сверху песочного цвета, со струйчатым рисунком из мелких тёмных отметин. Голова свинцово-серая с песочным верхом. Низ тела чисто-белый, белый цвет виден на краю сложенного крыла. Чёрный цвет на крыле распределён иначе, чем у дрофы, — чёрные вершины имеются только на первостепенных маховых перьях и на больших верхних кроющих перьях крыла.
Самка и самец вне периода размножения, с середины лета — пёстрые, бежевые с мелкими чёрными пестринами, белый цвет занимает небольшой участок на брюхе, на краю сложенного крыла видна белая кромка: самка сверху более пёстрая, чем самец, который на расстоянии выглядит бледным. Шея без чёрного и белого, такая же рябая, как верх тела, голова, грудь и передняя часть брюха. Ноги светло-коричневые с желтизной, радужина жёлтая, клюв серый.
Голос. Обычно молчалив, иногда можно слышать сигналы, передаваемые как «пуль-пуль-пуль». Голос самца в период токования — повторяемые с большими паузами (около 10 секунд) сухие хриплые трескучие сигналы «пррт», приглушённые, но слышные на расстоянии до полукилометра. В момент тока слышен свист крыльев и топотание самцов на токовых площадках. В этот период от самок можно слышать серии низких «хихикающих» сигналов. Молодые птицы издают мягкие чистые свисты, сходные с такими же сигналами молодых дроф. Летящий самец издаёт дребезжащий свист перьями крыльев (преимущественно четвёртым маховым, которое короче и уже соседних).
Стрепет
Серия книг «Друг животных», 1909 г.
4662
В наших степях у дрофы есть один близкий родственник – стрепет, он очень похож на нее, но в несколько раз ее меньше.
Стрепет настоящая степная птица, леса он так боится, что не только никогда не гнездится около него, но и при перелете скорее сделает большой круг, чем пролетит мимо него.
Любимое местопребывание стрепета – это настоящая широкая степь с густой высокой травой, поросшая ковылем, или же там, где уже нет таких степей, давно непаханная, заброшенная земля, заросшая пыреем и ковылем, вдали от человеческого жилья. В хлебных полях стрепет никогда не селится и там, где степь под рукою человека превращается в распаханное поле, стрепет исчезает: он предпочитает совсем уйти, расстаться с теми местами, куда он привык из года в год прилетать весною, где когда-то сам он выглянул из яйца на свет и где много лет устраивал свое гнездо и выводил птенцов, и искать себе новой родины, чем приспособляться к новым условиям жизни и подвергать себя опасности, живя по соседству с человеком.
Оттого-то стрепетов и становится все меньше и меньше, и во многих местах, где они раньше встречались во множестве, о них теперь и помину нет.
Но в широких свободных южнорусских и юго-восточных наших степях, стрепеты еще и теперь водятся в большом количестве, прилетая туда весною из года в год, так как стрепет – птица перелетная.
То, что в таких степях пасутся стада, нисколько не мешает стрепету: он превосходно уживается как с овцами, так и с рогатым скотом и нисколько не боится их.
Стрепет величиною с тетерева и по окраске похож на дрофу, только цвет его не такой рыжий и черные пестрины гораздо толще. У самцов нет и «усов»; на голове черный гребень, горло и верхняя часть зоба пепельно-серые, ниже вокруг шеи идет белая полоса, точно ошейник, за нею другой такой же ошейник черный, третий опять белый и четвертый опять черный; клюв бурый, ноги желтые. Головка у стрепета складнее, чем у дрофы, с прекрасными зоркими глазами, шея не такая длинная, да и весь он гораздо стройнее и красивее ее.
Самка стрепета еще меньше самца и окраска ее однообразнее, на шее нет ошейника из черных и белых полос.
Кормится стрепет зернами, молодой травой, насекомыми и их личинками и за этим кормом отправляется даже летом из степи в поля, на скошенные луга и на степные и полевые дороги. Там, где стрепетов еще много, трудно проехать по такой дороге, чтобы не увидеть хоть одного из них.
Экипаж катится по дороге, и вот вдали сначала раздается крик стрепета, а потом вы видите и самую птицу, бегущую вдоль по дороге, впереди вашего экипажа. Если экипаж едет медленно, стрепет долго бежит впереди него, не подпуская его близко к себе, то опять удирая, пока ему не наскучит, и он сворачивает, наконец, с дороги, отбегает на несколько саженей в сторону, ложится в какую-нибудь ямку или прямо в траву и ждет, когда экипаж проедет мимо, чтобы опять выбежать на дорогу.
Если же лошади бегут быстро, и стрепет видит, что ему не убежать от них, он поднимается на крылья, отлетает в сторону на некоторое расстояние и, убедившись, что никто его не преследует, возвращается на прежнее место.
Только в самое жаркое время дня стрепет уходит в степь, чтобы укрыться там от зноя. В это время стрепет и летит гораздо медленнее, с большой неохотой, и среди полудня в степи, когда весь воздух вокруг кажется раскаленным, глядя на поднятого стрепета нельзя себе и представить, с какой быстротой летит эта же самая птица вечером.
В разных местах у нас стрепета называют по разному: стрепет, трясогузка, хохотва, степная курица, и все эти название даны ему очень метко: поднимаясь с земли, стрепет действительно будто встрепенется и летит затем вперед очень быстро, так часто махая при этом крыльями, что кажется, что он совсем ими не двигает. Глядя на летящего стрепета, может показаться, что он как будто трепещет на одном и том же месте, тогда как на самом деле он быстро подвигается вперед; при этом все время слышится как бы дребезжащий свист: это свистят его крылья, разрезая воздух.
Малороссийское название хохотва дано стрепету, конечно, за его странный крик, звуки которого прямо-таки невозможно передать буквами, всякий, кто слышал его, наверное легко его запомнил, но вряд ли сможет передать его голосом. Этот крик очень обманчив; хотя он и слаб и глух, он слышится на довольно далекое расстояние, и если стрепет станет еще перебегать при этом в траве, ни за что не определить, где и на каком расстоянии раздается этот крик. Особенно похож он на хохот тогда, когда стрепет самец вдруг с треском, с изумительной быстротой поднимется, вспугнутый из бурьяна.
Бегает стрепет тоже прекрасно.
В наших южнорусских степях стрепеты прилетают очень рано, уже в середине или в конце марта, но в юго-восточной России они появляются гораздо позднее, и под Оренбургом, например, первые пролетные стрепеты показываются только в последней трети апреля.
Стрепеты прилетают к нам стаями, и через несколько времени по прилете их самцы начинают токовать так же, как и дрофы, и так же дерутся в это время между собою из-за самок.
Выбравши себе подругу, стрепет уже не оставляет ее и заботливо помогает ей в ее материнских заботах. Говорят, что гнездо устраивает один самец, он выбивает ногами углубление в земле, обмазывает его своим пометом и сам выстилает его прошлогодней травой.
На эту постельку самка сносит яйца, очень похожие на яйца дрофы, только гораздо мельче. Самка сидит на гнезде очень крепко и не решается покинуть его даже и тогда, когда человек подойдет к ней совсем близко. В это время самец держится поблизости от гнезда; высиживать яйца он самке не помогает, но всячески оберегает ее и заботится о ней; рано по утрам самка сходит ненадолго с гнезда, и тогда они кормятся вместе.
Во второй половине июля вылупляются из яиц птенцы, и мать тотчас же спешит увести их подальше от гнезда.
Пестренькие птенчики стрепета, покрытые бурым и желтым пушком, очень похожи на омашних цыплят, только шейка у них тоньше и длиннее, ножки повыше да большие карие глаза смотрят куда хитрее и смышленее.
Медленно передвигается их перекочевка: слабы и беспомощны еще малыши, трудно им еще держаться на собственных ножках, трудно пробираться в высокой траве, которая, вероятно, кажется им целым дремучим лесом. Мать старается идти так же медленно, как и они; распустив крылья, как наседка, она то идет впереди них, то возвращается назад, то обходит кругом свое беспомощное стадо, то поймает насекомое и сунет его в рот то тому, то другому птенчику…
Если выводок наткнется на человека, она употребляет все старания, чтобы привлечь его за собою и тем отвлечь от детей: с громким криком бросается она в сторону, притворяется больной, падает на землю, бьется беспомощно на одном месте и так хорошо умеет притвориться калекой, что редко, кто не поверит ей и не бросится за нею. А тем временем самец спешит увести птенцов подальше и так хорошо прячет их в высокой траве, что найти выводок во второй раз вряд ли кому удастся.
В августе выводки, уже с большими молодыми, начинают стадиться и к осени собираются в стаи до 200 и более штук. В конце августа и начале сентября стаи стрепетов охотно перебираются из степи на свежевспаханные поля. В это время после летней засухи травы становится мало, и стрепетам трудно прокормиться в степи, поэтому они и любят посещать в это время молодые всходы и так, переходя или перелетая с места на место, доживают они до наступления зимы.
Часть стрепетов улетает от нас в октябре, но многие остаются у нас до ноября и некоторые даже до начала декабря, когда уже перепадает снег. Но вот, наконец, они и совсем пропали.
Улетают стрепеты большими стаями и летят по ночам, придерживаясь береговых пролетных путей.
Распространение
Ареал проходил широкой полосой по всей степной и значительной части полупустынной зоны от зап. границ б. СССР до Алтая. В настоящее время ареал разорван, представлен изолированными, нередко точечными, очагами. Обитает в Среднем и Нижнем Поволжье . На юге Ульяновской обл., вероятно, исчез.
Отдельные находки гнезд были в дельте Волги (1967 и 1973 гг.) , южнее известной границы гнездового ареала. Самая вост. гнездовая группировка, вероятно, сохранилась в степях Юж. Приуралья . Единично встречается в Липецкой, Воронежской обл. Населяет Волго-Донское междуречье, Нижний Дон, Предкавказье, Калмыкию.
Наиболее сев. находки здесь в Клетском и Серафимовском р-нах на правобережье и в Иловлинском, Фроловском р-нах — на левобережье Среднего Дона. Восточнее обитает в Сальско-Манычских степях (где нередок) и в Сальско-Донском междуречье (где местами даже обычен). Высокая плотность в недавнем прошлом отмечалась в Нижне-Кундрюченских степях (в последние годы численность там снизилась). В Ставропольском крае недавно был обычен, сейчас гнездится только в юго-вост. р-нах. На Ергенях и в Сарпинской низменности встречается спорадично.
В Дагестане ранее был обычен на пролете, сейчас пролет выражен слабо. Единично гнездится в Кизилюртовском р-не. Возможно гнездование в Ногайской степи. В б. Чечено-Ингушетии встречается только в степях Щелковского и Наурского р-нов. Вне России обитает в сев.-зап. Африке, Испании, Португалии, Франции, Италии, Австрии, б. Чехословакии, Украине, Малой Азии, Иране, Афганистане, Казахстане.
Характер и образ жизни стрепета
Ведет в основном наземный образ жизни. Птицы медленно ходят, но могут и очень быстро бегать. При взлете птицы кричит, хохочет и трусится, крыльями издает свист. Во время полета она тоже трепещет. Кажется что птица стрепет летит на одном месте и ее просто трусит, но на самом деле летают они очень быстро, развивают скорость полета до 80 км/ч. Полет обуславливается очень частыми взмахами крыльев.
Птица стрепет живет на склонах балок, в степях с негустой травой, на лугах и глинистых равнинах. Сложно определить где обитает стрепет, можно увидеть только остатки его помета и лапки, которые остаются после того, как птица прошла по влажной почве. Лапка стрепета напоминает уменьшенную лапу дрофа. Их лапы тоже имеют три пальца, из которых один длинный и толстый, а два других тонкие и короткие, с когтями.
Если наблюдать за птицей, можно в ее поведение сходство с обычной домашней курицей. Они ходят по полям, пригнув голову к земле и, постоянно оглядываются. Пасутся птицы на заброшенных полях. Выискивают травинки и остатки злаков. Питается птица стрепет: мухами, жуками, саранчой и насекомыми.
Выходят на промыслы рано утром и поздно вечером, днем во время жары стараются находиться в тени. Употребляют много воды, но могут обходиться и без нее, могут собирать росу. Очень пугливые, их может спугнуть и пасущаяся скотина, и даже проезжающая по дороге машина.
Стрепеты часто держатся в одиночку или парами, и только перед тем, как отправится на зимовку собираются в стаи.
Охота на стрепетов: как охотились раньше
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА.
А вот и ружье. Хрулев держит его высоко над головою, оно блестит новою сталью, как солнце. Каким чудесным казалось оно нам, это примитивное оружие, с которым теперь настоящий охотник не захочет пойти на охоту. В поселке, кроме шомполок, не было других ружей.
Несколько дней мы с отцом не выпускали его из рук, перебирали патроны, рассматривали барклай, мерку. Стреляли пистонами в зажженную свечу, стараясь ее погасить. Спуск у ружья был чудовищно тугой, это сильно огорчало отца. Он решил написать об этом на завод, но старый казак Марк Карпович объяснил отцу, что спуск очень просто ослабить. Казак знал об этом из опыта с винтовкой.
Не дожидаясь приезда братьев на лето, отец решил испытать ружье на настоящей охоте. Как только сошел снег с полей и подсохли дороги, мы поехали в степь за стрепетами. Отец ехал с псаломщиком Ефимом, а я был отряжен кучером на другую телегу, в помощники Хрулеву. Берданка была отдана в распоряжение Ефиму; дьякон ехал на охоту со своей шомполкой.
Ехали мы километров за двадцать, а то и больше, от поселка. Кругом необозримые степи. Чем дальше вглубь степей, тем ковыли становились живописнее. Погода стояла чудесная: по-весеннему теплый, солнечный день ласкал нас, как мать своего ребенка.
Зеленые полосы молодого ковыля коврами бежали к голубому небу. А рядом седые старые пряди его в задумчивой мудрости тихо шелестели под ветерком, склоняясь перед буйством весеннего расцвета степей.
По степным озеркам, как пчелы в улье, гудели, крякали утки. На первом озерке мы с Ефимом поползли к ним. Из-за старого бурьяна легко подобрались вплотную к большой стае кряковых уток.
Ефим уже стал целить, как вдруг его обуял хохот: селезни разодрались из-за утки, и матерый самец, как сердитый дед, трепал соперника за его блестящий хохол. Отец долго пенял Ефимку за его смешливость, из-за которой он не успел выстрелить по стае.
Километрах в пятнадцати от поселка показались первые стрепеты. Мы издали услышали токованье самцов… Началась охота. Тарантасы медленно поползли в разные стороны. Дьякон суетливо завозился со своей шомполкой, а я стал направлять лошадь к ближайшему стрепету.
Он подпустил нас близко, шагов на тридцать пять. Прямо из тележки пустил в него Хрулев первый заряд. Но стрепет не улетел, он только перестал прыгать, посмотрел на нас удивленно и убежал с желтого пригорка в ковыль.
— Подбил, подбил! — заорал Хрулев и кинулся за птицей.
Но стрепет легко вспорхнул, часто-часто трепеща крыльями, так что почти не видно было их движений, и красивым веретеном понесся вдаль по голубеющему, прозрачному воздуху.
— Ей-богу подбил! Ты видел, как из него перья посыпались?
Я не видел посыпавшихся перьев, но сам так же горячо переживал первую неудачу и, конечно, подтвердил, что стрепет ранен.
Стрепетов по степи была масса. Искать их не приходилось. От одного мы направлялись к другому. Теперь Хрулев велел мне подъезжать к птице еще ближе. Стрепет подпустил нас шагов на двадцать, но тут же сбежал с точка и, пригнув аккуратную головку, потянулся по ковылю и так плотно залег в нем, что его совсем не стало видно.
Долго стояли мы на одном месте, стараясь усмотреть его в траве. Дьякон выходил из себя. То и дело ему казалось, что он видит стрепета, он прицеливался, но потом решил, что это не птица. Наконец охотник не выдержал, выпрыгнул из тарантаса и двинулся вперед.
Стрепет вырвался у него из-под ног и с волнующим треском полетел вперед. Дьякон растерянно замахал руками, долго озабоченно смотрел ему вслед и, выбранившись, вернулся ко мне. Он раскраснелся, как после бани, курил папиросу за папиросой, ругался.
Тащимся дальше. Из-под лошади вспархивает самка. Лошадь, вскинув головой, останавливается от неожиданности, а стрепет в тридцати шагах мягко опускается на землю и тотчас же скрывается в ковыле. Таращим глаза. Птица не показывается.
Опять Хрулев спрыгивает с возка; стрепет вырывается позади охотника и несется вдаль, выбросив чуть не на голову дьякона жидкую белую струю. Опять ругань и плевки в сторону птицы. У самых копыт лошади находим пяток свежих, ярко зеленых с желтыми крапинками яиц, величиною поменьше куриных. Хрулев забирает их на варево.
После пяти-шести промахов дьякон решает стрелять с приклада. Он шагает теперь позади тарантаса. Я останавливаю лошадь, охотник кладет ствол ружья на обод заднего колеса и после длительного прицела бахает по стрепету, удивленно взирающему на нас с бугорка. Птица подскакивает, летит несколько метров вперед и турманом валится на землю, теряя перья.
Первая добыча в руках. Я бросаю лошадь и несусь навстречу засиявшему от удачи Хрулеву. Какое красивое оперение у птицы! Белое брюшко, светло-коричневатая спинка, испещренная мелкими, как рисунки мороза, черными узорами, стройная шея с черным ожерельем и белым перехватом, три черных маховых пера на крыльях, зеленоватые ноги, бледно-розовый носик, и весь он, подобранный, дикий, стройный красавец, взволновал меня, как находка драгоценного камня, волшебного корня жизни.
|
| ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА. |
В полдень мы приехали на стан, к степному колодцу, где нас с нетерпением ждали наши спутники. Они оказались удачливее нашего: семь стрепетов лежали у них под тарантасом. Дьякон вскипел:
— Еще бы! С таким роскошным ружьем, с Ижевского-то завода, и дурак набьет! А если моя мешалка только дичь портит, не держит на месте? Перья летят…
— И птицу за собой уносят, — смеялся Ефим.
— То-то я гляжу по степи, — начал серьезно отец, — дичь вся перепорчена. И кто это, думаю, портит ее?
А все же лучше было бы, отец дьякон, если бы ты нам с Ефимом молебен Николаю Чудотворцу заказал. Кто знает, может, и в самом деле чудо бы случилось и ты бы убил. А этого-то, что же, вам лошадь задавила?
Отец долго подтрунивал над Хрулевым, а Ефим в тон подхохатывал ему.
Два дня мы колесили по степи, гоняясь за стрепетами. Утром при выезде со стана зоркий Хрулев своими калмыцкими глазами заприметил в ковыле дрофу-дудака. Ефим перешел на нашу подводу; отец остался позади.
Дрофа, увидав нас вблизи, пригнула седоватую голову, быстро потянула по ковылю, мягко покачиваясь на ходу, и скрылась в густой траве, забежав за небольшой мар. Залегла. Полупудовая туша сразу исчезла из глаз, точно провалилась.
Мы долго кружили возле этого места — птицы как будто и не было. Всех нас трясла лихорадка: ведь вот же она, здесь, до мара не больше двадцати пяти шагов! Наконец я разглядел в траве рыжую спину птицы, еле заметно возвышавшуюся над землей меж прядями седого ковыля. Дергаю Ефима за рукав, указываю ему глазами. Ефим вскидывает ружье к плечу. Увидел и он.
— Стой! С ума спятил? Это же камень! Не стреляй! — дергает Ефима за руку Хрулев.
— Не мешай, черт тебя возьми! — вышел из себя добродушный охотник, пытаясь снова прицелиться в дудака.
— Постой! Вместе! Где, где?
И дьякон опять хватает Ефима за рукав. Дудаку наскучило слушать горячую перебранку на таком близком расстоянии, он вскочил на ноги и, неуклюже подпрыгнув раза три, взмахнул громадными крыльями и полетел. Ефим выстрелил, не целясь, и, конечно, мимо. Птица тяжело замахала крыльями и скрылась из глаз в мареве степи.
Подскакал отец:
— В чем дело?
Сдержанный обычно Ефим, как курун, кидается на Хрулева с кулаками: — Ты что ж, зараза те убей, что ты сделал? Я б его на месте пришил! Ах, язвай те в душу-то, серая рожа, охотник слепошарый!
Дьякон пытается защищаться, но мы дружно набрасываемся на него. Он угрюмо замолкает, жадно раскуривая две папиросы зараз. Через полчаса тяжелое настроение разряжается. Начинаем со смехом вспоминать неудачу. Хрулев отходит и хохочет сам над собой:
— Глаза заволокло, как в горячке!
Едем вместе. Здесь я мог наблюдать за стрельбой наших компаньонов. Ефим стрелял удачнее дьякона и обычно на два выстрела убивал одного стрепета. Но влет и он не умел стрелять, и отец сплевывал от досады, когда птица без выстрела улетала из-под ног охотника.
Из Собрания Павла Гусева.
Валериан Правдухин 2 сентября 2021 в 13:50
Рацион
- Особи данной разновидности проявляют большую активность днём. Они начинают добывать пищу, когда солнце встаёт, и заканчивают ближе к вечеру. Если речь идёт о прохладных днях, птицы кушают на протяжении суток. Могут разве что оторваться на отдых.
- Если брачный сезон ещё не начался, эти птицы сбиваются стайками примерно по 60 особей и таким большим семейством живут вплоть до периода размножения. Если зима холодная, то количество особей может переваливать за сотню и даже две.
- В повседневный рацион входит в равной степени как пища растительного, так и животного происхождения. Эти птички любят насекомых. Из растительности выбирают коренья, семечки и пр.
- У отдельных представителей группы выделяют склонность к животной пище. В таких случаях порядка 70% рациона составляют жучки, и всего 30% отводится растительным культурам.
- Стрепеты могут длительно жить без воды, потому что они получают её при употреблении растений. У птенчиков питание не такое разнообразное, как у взрослых особей. Молодняк питается беспозвоночными.
Размножение
Половая зрелость у самок наступает в возрасте 1 году, у самцов в возрасте 2 лет. Пары моногамные. Их стабильность обеспечивают постоянные гнездовые территории. Начало периода размножения датируется апрелем месяцем. Начинается он с токования, после которого самки начинают обустраивать гнёзда. Само гнездо представляет собой небольшое углубление в земле, устланное растительностью. Его глубина доходит до 8-9 см, а диаметр равен 16-18 см.
В кладке насчитывается от 3 до 5 яиц. В случае гибели первой кладки делается вторая кладка, но не всегда, и в ней обычно бывает только 2 яйца. Насиживает яйца только самка. Инкубационный период продолжается 3 недели, но может затянуться до 4 недель. Вылупившихся птенцов самка уводит и начинает кочевать с выводком. На 3 день птенцы начинают питаться самостоятельно. Оперяются они и становятся на крыло в возрасте 27-30 дней. Считается, что молодые стрепеты живут вместе с матерью первую зиму их жизни.
Видео
Стрепет и красная утка в Дьяковском лесу
Дьяковское лесничество — поистине волшебное место. Колки, заросли кустарников и лесные посадки перемежаются тут холмами, покрытыми степными травами. И потому лесными животными оно воспринимается как лес, а степными — как степь. Имеет значение и то, что эти крошечные пятна целины — единственные остатки некогда бескрайних степей Поволжья.
Так же, как и любой зоолог, окажись он на моем месте, я не могла не удивляться всякий раз, когда среди молодых посадок сосны слышался тихий треск, похожий на звук разрываемого полотна, — голос токующего стрепета. К этому невозможно было привыкнуть. Стрепеты — среднего размера, плотного сложения птицы, типичные жители степей — упорно избегают распаханных земель. Этим, вероятно, и объясняется их необычайно низкая численность в настоящее время. Не случайно они включены в Красную книгу СССР в число редких видов. Стрепеты не могут жить даже на многолетних посевах трав. Им обязательно нужна естественная растительность, причем такая, где кустики высокой травы перемежаются с плешинами голой земли. На многокилометровых маршрутах при учетах птиц я ни разу не встретила стрепетов на полях. А вот в лесничестве они то и дело попадались на глаза. Пара стрепетов обитала всего в трехстах метрах от нашего дома. Самца я видела ежедневно. В его владении был небольшой участок разнотравья рядом с молодыми посадками сосны. На границе его вотчины располагалось пять особых площадок, размером примерно в два тетрадных листа каждая, утоптанных крепкими ногами птицы. Здесь самец токовал на восходе и на закате солнца, перекликаясь с невидимыми за лесом соседями. Сюда же он выбегал всякий раз, когда кто-нибудь шел по дороге. С небольшого возвышения стрепет мог хорошо рассмотреть прохожих, оставаясь почти невидимым среди травы. Птица была как будто привязана к своим дозорным участкам. В любое время, когда только возникала какая-то опасность или даже просто малейший намек на нее, здесь можно было услышать его голос.
На открытом степном участке самец стрепета виден издалека
Токуя, стрепет резко запрокидывает голову назад и раздувает черный воротник на шее. Его маленькая серая головка делается в это время незаметной, зато резко выделяется черный затылок, отороченный белой каемкой.
Самки я не видела ни разу. Цвет ее оперения удивительно сливается с окружающей почвой и растительностью. Гнезда стрепета, устроенные на земле в небольшой ямке, можно обнаружить лишь случайно, и находят их очень редко. Самка сидит на гнезде с необыкновенным упорством. Трактористы рассказывают, что она не слетает с гнезда даже тогда, когда к нему вплотную подходит трактор во время покоса. Нередки случаи, когда ее режут ножи косилки. Если бы птица при приближении машины убегала или хотя бы привставала со своего места, у трактористов была бы возможность обнаружить гнездо и объехать его стороной. Но в тщетной надежде на свою покровительственную окраску птица ни при каких обстоятельствах не покидает кладки и часто гибнет вместе с ней.
Красные утки, или огари, — второе чудо Дьяковского леса. Для этих исконных обитателей степей лесничество оказалось последним пристанищем в районе.
Каждое утро в мае в шесть часов над лесом начинал звучать тревожно печальный дуэт медленно летящей пары красных уток. Одна из птиц на лету произносила стонуще «кланг, кланг, кланг», а вторая успокаивающе отвечала «кыррр, кыррр, кыррр». Они подолгу кружили в воздухе, внимательно вглядываясь в поверхность земли, как будто что-то забыли или потеряли там. К этой паре постепенно присоединялись другие — и вскоре в воздухе уже кружила небольшая стайка огарей.
Сидящая на гнезде самка стрепета незаметна среди травы
Я издалека следила за огарями в бинокль, пытаясь обнаружить места, где они гнездятся. Каждое утро над высоким безлесным холмом, с которого хорошо просматривались окрестности, пролетало 12-15 птиц. Их внимание привлекали заросшие травой и шелюгой песчаные холмы. Временами отдельные пары, не переставая кричать, опускались на несколько минут на землю.
Как ни странно, но о жизни этих ярких, бросающихся в глаза птиц известно очень мало. А тем временем численность их неуклонно сокращается, и нет гарантии, что они не исчезнут с лица земли. Известно, что огари имеют обыкновение гнездиться в норах. Эти крупные, размером почти с домашнего гуся утки нуждаются в больших убежищах. Однако сами они выкапывать их не способны. Селятся они в жилищах лисиц, барсуков, волков и сурков. Всех этих зверей, за исключением сурков, в Дьяковском лесу предостаточно. Песчаные бугры словно созданы для рытья. Найти удобный крутой склон и выкопать нору для любого зверя здесь не составляет труда. Особенно много в таких местах лисьих городков. Каждая семья имеет по нескольку квартир и меняет их ежегодно, а то и в течение одного сезона, если их кто-нибудь потревожит.
Засекая места, куда опускались красные утки, я обнаружила несколько десятков лисьих поселений. Большинство из них пустовало, но были и обитаемые. Таким образом попутно мне удалось познакомиться с одним лисьим семейством, и я решила его сфотографировать. Родители охотились где-то вдалеке от дома и появлялись редко. Двое лисят были уже большие, почти вполовину размера взрослых. Весь день, если не было жары, они проводили на поверхности в непосредственной близости от норы. Здесь они играли, разыскивали остатки зарытых в землю съестных запасов или спали, свернувшись клубочком.
Придя рано, еще в утренних сумерках, я осторожно приблизилась метров на семь к норе, стараясь не шуметь, поставила палатку и тотчас спряталась в ней. Лисята вылезли на поверхность земли, когда стало пригревать солнце. В семь часов с охоты явилась лиса. О ее приближении известили сороки, которые начали исступленно стрекотать в кустах. Заметив засидку, самка к норе не подошла. Некоторое время она бегала поодаль, злобно рявкая, а затем исчезла совсем. Лисята долго испуганно прислушивались к беспокойному голосу матери. Их большие широкие уши, отороченные по краям белой шерсткой, поворачивались в разные стороны, как локаторы. Когда они успокоились, обнаружилось, что фотографировать из моего скрадка невозможно: отдельные травинки и прутики заслоняли весь кадр. Посидев и посмотрев на малышей еще около часа, я осторожно уложила свои вещи и вылезла из палатки, чтобы убрать мешавшие мне растения и поскорее уйти, перенеся съемку на завтра.
Молодые зверьки, видимо, уже привыкли к запаху человека, и мое появление для них не было чем-то новым или неожиданным. Они продолжали как ни в чем не бывало заниматься своими делами. Даже когда я подошла к норе, лисята спокойно расхаживали возле меня и не собирались прятаться. Их острые мордочки не выражали ни страха, ни удивления, казалось даже, что зверьки рассчитывают на угощение. Их можно было фотографировать без всяких ухищрений, просто в упор. Но я не стала доставать убранный на дно рюкзака фотоаппарат, решив прийти на другой день и заняться съемкой как следует. На следующее утро до рассвета я была уже на месте. С собой у меня был прихвачен подарок моим новым знакомым — пяток яиц. Но лисята исчезли. Ночью родители увели их в другое убежище. А в шесть часов, как всегда, надо мной с криком стала кружить пара огарей. Эта нора давно уже привлекала их внимание. Перед тем как уйти, я выровняла песок на бугре, чтобы по следам определить, бывают ли здесь утки. То же было сделано и в других лисьих городках.
На склонах песчаных холмов Дьяковского леса много лисьих городков. Жилище лисиц имеет несколько входов, подрастающие лисята показываются то у одного, то у другого из них
Оказалось, что огари каждое утро посещают большинство имеющихся в лесу нор — их перепончатыми лапами была утоптана почти вся земля у входов. Охотник, добывший волчат из логова, рассказал, что на всех свежих кучах песка, которые он набросал, раскапывая нору, буквально на следующий день появились следы утиных лап. Во время утренних путешествий птицы не оставляют без внимания ни одно углубление в земле, и там, где это только возможно, они обязательно залезают внутрь. Иногда по нескольку дней подряд они посещают одну и ту же нору. В таких случаях у меня появлялась уверенность, что наконец-то найдено гнездо. Но птицы вдруг ни с того ни с сего бросали этот участок, облюбовав другой.
Наконец я выследила нору, в которой огари действительно гнездились. Вели они себя здесь так, что их было не видно, не слышно. До 15 мая каждое утро около восьми часов пара птиц подлетала к склону холма откуда-то издалека, вероятно, с поля ячменя, где утки кормились просыпями зерна. Самка сразу исчезала в норе, а самец уже в одиночестве направлялся на соседний бугор, где стоял весь день, зорко следя за окрестностями. Когда я проходила поблизости, он всякий раз взлетал и с беспокойным криком проносился над головой. И что больше всего меня удивило — утиных следов у обитаемой норы не встречалось. Сколько раз я ни рыхлила песок, на нем отпечатывались лишь лапы лисиц, сорок, даже мелких птиц, но только не уток. Однако тоненькие палочки, которые я вертикально втыкала у входа, каждый день оказывались лежащими на земле. Самка слетала с гнезда один или два раза в сутки. Возвращаясь назад, она старалась не ступать по чистому песку. 8 июня, когда я в очередной раз подошла к норе, самец не кружил над моей головой, как обычно. На этот раз он стоял метрах в двадцати и молча, напряженно смотрел. Близилось время вылупления утят.
Заглядывающие в разные норы огари, возможно, принадлежат к тем птицам, которые еще не выбрали себе место для поселения или кладка которых почему-либо пропала. Но не исключено, что это лишь маневр для того, чтобы отвлечь внимание от места, где действительно устроено гнездо. Ведь хотя кладка упрятана глубоко, уток подстерегает немало неприятностей. На мой взгляд, наибольшую опасность для птиц представляют пастушьи собаки. Эти крупные, крепкие, всегда голодные хищники, сопровождая стадо, постоянно заняты поисками чего-нибудь съестного. По следам можно было видеть, что они не пропускают ни одной норы без того, чтобы не поинтересоваться, не скрывается ли кто-нибудь внутри. Часто у нор виднелись следы собачьих пороев, в одном из которых я обнаружила перышки утки. От мелких степных лисиц птицы способны защититься, но с крупной собакой им не справиться.
Сколько трудов и напряжения стоит огарям гнездование в лесу, вдали от подходящих водоемов! В норе их в состоянии поймать любая дворняга. Но и в тех случаях, когда насиживание прошло благополучно, птиц ожидает не меньшее испытание — путь к воде. Им приходится идти с маленькими птенцами по суше в открытой, населенной людьми местности. Огарей, ведущих птенцов, встречали почти все жители ближайших поселков. В жаркий день на суше утята выглядят так беспомощно, что однажды трактористы лесхоза наполнили водой тазик и поставили его на пути следования усталого выводка. Но птицы обошли его стороной. Другой раз сторож, охранявший бахчу, заметил выводок огарей прямо на дороге. Не обращая внимания на машины и людей, взрослые птицы вели утят к Усатовской балке — небольшому искусственному водоему возле деревни. От леса до запруды было шесть километров.
Мне посчастливилось встретить пару огарей с выводком из десяти утят 24 мая в узком пруду на краю леса. Самец с беспокойным криком вылетел навстречу, а самка увела детей в куртинку тростника. Птицы держались на этом пруду четыре дня. Но после того как отсюда начали качать насосом воду, они вынуждены были уйти.
По-видимому, очень многие утята, а с ними и взрослые птицы, которые их защищают, погибают на пути к водоемам. Уже оперяющихся птенцов красной утки охотники видели на глубоком озере, на расстоянии примерно двадцати километров от леса. Видимо, сюда выводки попадают не сразу, а после серии остановок на маленьких искусственных степных водоемах, которые встречаются им по дороге.
Итак, гостеприимный Дьяковский лес оказался пристанищем не только для лесных и степных, но даже и для водоплавающих птиц. И хотя на этой территории пока нет ни заповедника, ни заказника, мир птиц сохраняется здесь в довольно полном составе. Однако влияние людей на судьбы разных видов неодинаково, поэтому и заботы о их сохранении требуются разные. Если хищникам, гнездящимся на деревьях, а также мелким воробьиным видам достаточно того, чтобы их не беспокоили, для сохранения стрепета следует взять под охрану места его гнездования, не пасти там скот и начинать сенокос в сроки после вылупления птенцов. Для защиты красной утки нужно обходиться при выпасе скота без собак. Эти меры не представляют больших трудностей, не нуждаются в дополнительных затратах и уже начали вводиться в обиход работниками лесхоза. Поэтому есть надежда, что ни стрепет, ни красная утка не исчезнут из приютившего их необыкновенного леса.
Жизнь животных на сельскохозяйственных землях
На освоенных людьми безлесных угодьях дикие животные зависят от людей еще сильнее, чем в лесу. При этом чем крупнее по размерам вид, тем больше неприятностей его ожидает. Так, например, при увеличении количества выпасаемых животных на естественных пастбищах в Казахстане суслики не пострадали. Напротив, выбитые скотом участки с разреженным травостоем оказались для них более удобны, чем ковыльные степи с густой травой, затрудняющей обзор местности. И хотя с малым сусликом ежегодно проводится борьба с помощью отравленной зерновой приманки, он продолжает благоденствовать и наносить ущерб пастбищам и даже посевам зерновых культур.
Другое дело, степные сурки, или байбаки. Этим крупным грызунам требуются значительные территории с определенным составом растительности. Распашка целинных участков действует на них губительно. Осложняет их существование и то, что они являются выгодным и легкодоступным объектом промысла и, что гораздо хуже, браконьерства. Все это привело к столь сильному сокращению численности этих животных, что уже встает вопрос об их реакклиматизации, то есть об искусственном расселении части приплода из тех мест, где они еще сохранились, туда, где они раньше встречались.
Те, кому удалось побывать в степях, в которых еще есть сурки, могут считать это большой удачей. Так же, как случайная встреча в городе с доброжелательным, милым, незнакомым человеком дарит радость на целый день, так и присутствие сурков, их деловитые фигурки у дороги создают в степи какую-то особую атмосферу умиротворения и покоя.
Степной сурок — дозорный целинных степей
Сурчиное семейство встречает восход на холмике возле своей норы
Байбаки — чудесный степной народец. Даже высохшим полынным просторам они придают домашний уют. Особенно трогательно выглядят зверьки, когда встают на задние лапки. При этом передние свешиваются на грудь, как руки, а толстые животики выпячиваются так, что спинка немного прогибается вперед. Вся фигурка их воплощает простодушие и наивность, хотя на самом деле такая поза означает настороженность.
Значительные колонии сурков в Северном Казахстане сохранились неподалеку от Наурзумского заповедника. Зверьки чудом уцелели во время распашки и освоения степных земель в ближайших районах. Их охраной сейчас занимаются сотрудники заповедника, и можно надеяться, что эти редкие теперь грызуны не исчезнут из Кустанайской области, как это произошло во многих районах Европы. Вблизи Терсекского участка заповедника сурки живут не только на полынных пастбищах, посевах многолетних трав, но даже и на ежегодно распахиваемых землях. Наиболее подходящими оказываются для них условия на целинных выпасах. Здесь семьи располагаются неподалеку одна от другой.
Жилище сурков состоит из одной глубокой гнездовой норы и множества временных, используемых для укрытия. Каждая семья имеет как бы одну просторную «квартиру» в центре и множество небольших «дач» на периферии. «Квартиры» используются много лет подряд не одним поколением, хозяева ежегодно ремонтируют и углубляют их. И каждый раз на поверхность выбрасывается при этом значительное количество грунта. Постепенно у основной норы образуется плотно утоптанный гладкий желтый холмик — бутан. Когда дети подрастают, на нем встречает восход солнца все сурчиное семейство. Здесь же зверьки собираются вечером перед сном.
Представление о величине норы можно получить из такого примера. Один шофер, работавший на водовозной машине, сетовал на то, что вылил в сурчиную нору 450 литров воды и все-таки не сумел выгнать зверьков на поверхность.
Сурчата, как и все дети, непоседливы и любопытны
Самец и самка сурков в пору воспитания детей мало интересуются друг другом, хотя и живут в одной норе
Летом 1976 года хорошо уродились и пшеница, и травы в степи. Это сказалось и на сурках. Весной 1977 года в каждой семье родилось по пять — семь детенышей. В начале мая сурчата уже самостоятельно питались травой, но продолжали еще подкрепляться и материнским молоком. Вблизи дороги, по которой я часто ходила, жила семья сурков, которая мне особенно полюбилась. Каждое утро, как только краешек солнца показывался из-за дальнего степного горизонта, сурчата вылезали из норы. Вслед за ними появлялась и мать. Встав столбиком на своем бутане, она внимательно осматривала окрестности. Дети кучкой теснились у ее ног. Освещенная низкими желтыми лучами восходящего солнца сурчиха в окружении льнущих к ней рыженьких сурчат олицетворяла извечную красоту материнства. Как только солнце начинало припекать, зверьки разбегались на кормежку, распределяясь возле нор.
Поздним утром байбаков в степи уже не видно. Они бродят среди травы, поспешно набивая животы зеленью. Но когда кто-нибудь из них замечает опасность, он опрометью мчится к ближайшей норе, встает возле нее столбиком и издает тревожный крик-сигнал, по которому каждый спешит к своему убежищу. Оказавшись рядом с его спасительным входом, зверек встает на задние лапки, чтобы лучше рассмотреть причину тревоги. По мере моего продвижения по степи, как по взмаху волшебной палочки, вся земля начинала покрываться причудливо расставленными живыми столбиками.
В мою задачу не входило фотографировать зверей, но приглянувшееся мне семейство, казалось, само просилось запечатлеть его на пленку. Неподалеку от их бутана я заблаговременно поставила свою засидку. Все сооружение напоминало сделанную из тонкой проволоки клетку для зверя среднего размера. Снаружи оно было замаскировано травой, под которой на каркасе была натянута тонкая материя. Обитатели норы скоро привыкли к нему. Издалека в бинокль часто можно было видеть, как они спокойно расхаживают или стоят на бутане прямо перед засидкой.
Через несколько дней утром, еще до восхода, я устроилась в укрытии с телеобъективом и камерой. Сурки начали показываться из норы, как только появился краешек солнца. Сначала вылезли малыши и изумленно уставились на мой объектив. За ними осторожно высунулась по пояс мать, посмотрела на засидку и подняла крик. Сурчата юркнули обратно в свое подполье. Самка же, не решаясь выйти на поверхность, но и не прячась полностью, долго и сердито ругалась, глядя в мою сторону, до тех пор, пока солнце не поднялось довольно высоко. О фотографировании в этот день думать было уже нечего.
О причине провала задуманных съемок я догадалась не сразу, хотя на дальних степных дорогах хватает времени для размышлений. Только на другой день мне стало понятно, какую ошибку я допустила. Заботясь в первую очередь о хорошем освещении, я поставила свое укрытие с таким расчетом, чтобы солнце оказалось прямо за моей спиной, но при этом не учла, что низкие лучи солнца, пронизывая тонкую материю палатки насквозь, делают ее как бы прозрачной. Внимательным зверькам ничего не стоит разглядеть притаившегося в скрадке человека, особенно если он шевелится, работая с оптикой. Солнце высветило меня перед сурками, как в театре теней.
Самец степного сурка в конце лета становится малоактивным, он любит подремать, полежать возле норы. Вероятно, поэтому его второе название — байбак — стало нарицательным
Поняв свою оплошность, я в следующий раз исправила ее, завесив переднюю стенку плотной материей. И тогда мне удалось наблюдать вблизи трогательные моменты жизни сурчиного семейства.
Когда лучи солнца коснулись бутана, из норы вылезли два детеныша. Они с опаской озирали окрестности, готовые в любую минуту юркнуть обратно. Затем появилась сурчиха. Придирчиво оглядев мою засидку, на этот раз она не нашла ее подозрительной и, встав на цыпочки, начала осматриваться по сторонам. В низких солнечных лучах желтый мех сурков казался ярко-оранжевым. Вслед за матерью из-под земли высыпали остальные сурчата. Всего их оказалось пять. Они были неугомонными и непоседливыми, как все дети: то ныряли в нору, то выскакивали наверх, то прижимались к земле, то вставали на цыпочки, нюхали друг друга, касаясь носами, толкались.
Я принялась торопливо снимать, но то один, то другой сурчонок выскакивал вперед и загораживал собой остальных. Для такой группы зверят моему объективу не хватало глубины резкости. Я торопилась, роняла пленку, нервничала. И в то же время меня не оставляло чувство восторга и удивления, мне хотелось запечатлеть как можно больше событий. А как было бы хорошо расставить их всех в ряд и посадить мать и отца в центре, как и подобает на семейной фотографии. Но зверькам было не до снимков. Торопясь к завтраку, они стали разбегаться по участку, поближе к своим временным норам.
Вскоре сурчата оказались и сбоку, и сзади от моей засидки. Не обращая на нее внимания, они усердно кормились. Последним из норы вылез отец семейства. К этому времени самка еще не успела покинуть наблюдательный пост, но при встрече супруги не обратили друг на друга внимания. Самка потрусила к дальней временной норе. Байбак лег на бутан, вытянув лапы, и несколько минут нежился в солнечных лучах. Он был уже достаточно упитан и не спешил приниматься за завтрак. Но через некоторое время и он ушел на дальний конец участка, занявшись углублением небольшой подсобной норы.
Солнце поднялось довольно высоко. Было уже семь часов утра. У сурков начался обычный трудовой день. У зверей не бывает выходных, но суббота и воскресенье для них тяжелые дни недели. В это время по степным дорогам на мотоциклах и машинах передвигается особенно много людей, а сурчата еще такие неосторожные! После того как мать, наевшись, скрывается в норе, они остаются без присмотра и с любопытством глазеют на машины. Зверьки не спешат прятаться даже тогда, когда к ним приближается человек или собака.
Несмышленых сурчат ловят все — и собаки, и лисы, и волки. А люди часто берут их домой для забавы. Малыши оказываются очень милыми живыми игрушками. Однако игрушки эти недолговечны. Чаще всего зверек убегает во двор и становится жертвой домашних псов или даже кошек.
К концу лета выводки молодых сурков делаются опытнее и осторожнее. Зверьки заметно толстеют и начинают походить на живые боченочки. Когда они поднимаются на задние лапки, передние уже не сходятся на груди, животик выпирает горкой. Однако полнота не безобразит животных. Она не вызвана ленью, обжорством или болезнью. Наоборот, она свидетельствует о трудолюбии. Запасы в виде жира необходимы зверькам впрок, на долгую зиму.
Сурки обходятся без водопоев. Состав их корма отличается от того, что потребляют овцы. И поэтому зверьки благополучно могут жить бок о бок с домашними животными. Не нуждаясь ни в пастухе, ни в запасах сена, они старательно нагуливают к осени богатый витаминами жир. При бережливом хозяйственном отношении к этим животным человек может иметь дополнительный доход с целинных пастбищ.
Когда байбаки впадают в спячку, степь становится пустой и безжизненной. Такой она останется навсегда, если людям не удастся сохранить на земле милый сурчиный народец, одно присутствие которого создает хорошее настроение.
